Когда я ехал в Крутогорск, то мне казалось, что и я должен на деле принесть хоть частичку той пользы, которую каждый гражданин обязан
положить на алтарь отечества. Думалось мне, что в самой случайности, бросившей меня в этот край, скрывается своего рода предопределение… Юношеские мечты! тщетные мечты! сколько в них, однако ж, свежести и чистоты, сколько жажды добра и истины!
Неточные совпадения
На грудь
кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Мгновенным холодом облит,
Онегин к юноше спешит,
Глядит, зовет его… напрасно:
Его уж нет. Младой певец
Нашел безвременный конец!
Дохнула буря, цвет прекрасный
Увял
на утренней заре,
Потух огонь
на алтаре!..
Доктора
положили свой запрет
на нетерпеливые желания. «Надо подождать, — говорили им, — три месяца, четыре». Брачный
алтарь ждал, а любовь увлекла их вперед.
А сколько он народу погубил, покуда его теория оказалась несостоятельною? И кто же поручится, что он не воспрянет и опять? что у него уж не созрела в голове теория кукиша с маслом, и что он, с свойственною ему ретивостью, не поспешит
положить и эту новинку
на алтарь отечества при первом кличе: шествуйте, сыны!
Минут через пять, стоя в сторонке у жертвенника в
алтаре, он
положил на покатой доске озаренного закатом окна листок бумаги и писал
на нем. Что такое он писал? Мы это можем прочесть из-под его руки.
Егорушка подошел к иконостасу и стал прикладываться к местным иконам. Перед каждым образом он не спеша
клал земной поклон, не вставая с земли, оглядывался назад
на народ, потом вставал и прикладывался. Прикосновение лбом к холодному полу доставляло ему большое удовольствие. Когда из
алтаря вышел сторож с длинными щипцами, чтобы тушить свечи, Егорушка быстро вскочил с земли и побежал к нему.
Тотчас же вслед за этим его
положили на носилки и унесли из
алтаря. Жрец-привратник вышел из храма. Он ударил деревянным молотком в громадный медный круг, возвещая всему миру о том, что свершилась великая тайна оплодотворения богини. И высокий поющий звук меди понесся над Иерусалимом.
Сановник приложился ко кресту, отер батистовым платком попавшие ему
на надменное чело капли и вступил первыйв церковь. Все это происходило
на самом виду у Александра Афанасьевича и чрезвычайно ему не понравилось, — все было «надменно». Неблагоприятное впечатление еще более усилилось тем, что, вступив в храм, губернатор не
положил на себя креста и никому не поклонился — ни
алтарю, ни народу, и шел как шест, не сгибая головы, к амвону.
Не
кладите, — говорит, — сей иконы в подвал, а поставьте ее у меня в
алтаре на окне за жертвенником».
— Свистать?
На сцене? Ха-ха-ха! (Он смеется горьким актерским смехом). Ты ли это говоришь? Да разве ты не знаешь, что сцена — это хра-ам, это
алтарь,
на который мы
кладем все свои лучшие мысли и желания. И вдруг — свистать! Ха-ха-ха…
Перекрестясь
на алтарь, он
положил земной поклон Богу и храму его, с которым он ныне прощался навеки. Затем тихо отдал,
на все четыре стороны, по одному глубокому поясному поклону. Это было безмолвное прощание его с народом.
По прочтении акта, император через царские врата вошел в
алтарь и
положил его
на святой престол в нарочно устроенный серебряный ковчег и повелел хранить его там
на все будущие времена.
— Повторяю, мало ты любишь меня… В поход я пойду, обручившись с тобой, а ведь тебе ведомо, что мне надо заслужить царское прощение. Не хочу я вести тебя, мою лапушку, к
алтарю непрощенным разбойником, да и не поведу. Умру лучше, так и знай. Люблю я тебя больше жизни и не хочу
на тебя пятно позора
класть. Поняла меня, девушка?
— Шт, — прошептала она,
положив палец
на свои розовые, соблазнительные губки, потом прибавила очаровательным голосом. — Я знала от пана Жвирждовского, что вы собираетесь здесь для великого дела Польши. Простите великодушно, что не могла быть с вами вовремя, занята была по этому же делу. Уверена, что вы все исполнили свой долг. Я приехала к вам
на несколько минут, чтобы
положить и мою офяру
на алтарь отчизны.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала
на колени перед
алтарем, к которому была подведена. Немолодой, обворожительный француз
положил ей
на голову руки и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что-то в роде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grâce. [благодать.]